Happy (like bubbles on champagne)
Часть 1
«Восемь, девятьсот три».
Так всегда - думаешь одно, делаешь другое, понимаешь совершенно третье, потом тебя увольняют с работы (без сомнения, НЕлюбимой работы), ты быстро напиваешься прямо на Тверском бульваре, напротив дверей покинутого сегодня офиса, со старыми школьными, возможно, несколько располневшими, друзьями, засунув набитый личными вещами (желтая кружка «Симпсоны», декоративный держатель для перьев, программные диски) рюкзак под лавку, стараясь не задеть расставленные на молодой невысокой траве белые пластиковые стаканчики. Первая алкогольная волна устанавливает пока еще зыбкую прозрачную стену между твоим личным пространством и пространством огромного здания, изученного за последние полтора-два года до единой трещины на ступенях парадного входа. Подчиняясь почти уже позабытому (со времен последнего выпивания по поводу восьмого марта) ощущению полета, которое выражается в размашистом богатырском движении руки сверху вниз, от плеча, ты поворачиваешься к своей уже прошлой жизни – и небритое лицо охранпикника забавно бликует сквозь стеклянную дверь. И вдруг ты перестаешь слышать, что говорят тебе приятели. И начинаешь быстро, все быстрее и быстрее, приближаться к той самой главной истине, что мелькает в просветах облаков, над деревьями. Тебе хочется петь от этой ни с того ни с сего подаренной свободы – и постепенно возвращается и слух, и зрение, и лица, и мысли, и самые тайные чужие устремления, и ложь, и деньги представляются теперь такими ненужными и липкими, что ты, окрыленный, начинаешь танцевать, взобравшись с ногами на лавку, улыбаясь и смеясь, все сильнее и громче, пытаясь привлечь в незамысловатый свой танец всех тех, кто так скупо, расчетливо и подолгу распределяет отпущенные им порции счастья. Какими красивыми, и желанными, и доступными кажутся девушки, неторопливо переставляющие вязнущие в бульварной глине шпильки. Обнять, нет, перецеловать их всех, построив в тесный дружный кружок, и поделиться с друзьями радостью. А потом подойти к охранпикнику, озабоченно прячущему под столом потертую брошюру «Основы современного ДЗЕН» - и оставить у него извинительную записку для босса. Написать в ней все, о чем так давно молчали по курилкам, о его жуткой перхоти и коричневых, каких-то плесневелых и дедовских зубах, и об этом ЗАПАХЕ, но все будет хорошо, и внешность - совсем не главное в человеке, руководство на высоте, и, говоря по правде, контора-то – одна из лучших в городе, все благодаря одному, фактически, человеку, в общем, зла не держите. Предостеречь охранпикника, как это было принято, от возможного (вполне возможного) вскоре, публичного акта самосожжения. А когда спускаешься в метро, где вяло читающие, медитирующие в черные зеркальные оконные дыры люди, путешествуют невидящими зрачками по неизвестным мирам субъективного сущего, ты начинаешь с трудом дышать, чувствуя навалившуюся тяжесть скопившейся над тобой земли, и прячешь лицо в ладони. По давно укоренившейся привычке (тебе необходим глоток приторных и знакомых, как вкус сухариков «Три корочки», признаков реальности), ты ныряешь в правый карман – за телефоном. Новым телефоном-раскладушкой, модели «офис в кипятке от зависти». Где объедение – серые на голубом, строчки, и игры, и получить СМС, и написать СМС, и приобрести уже, в конце концов, равновесие и уверенность. Когда он, наконец, зазвонит, чуть ты появишься на поверхности, ты вспомнишь свое вальяжное, немного ленивое «алло», и «да-да, зайка, все в полном. Уволили. Да. Совсем ненадолго, не волнуйся. Знаешь, где я их всех видел…» - но это просто проверочный. Новый аппарат. Уточнение номера. Вечно у них какие-нибудь неполадки. Конечно, ты не подашь вида, но интонации потихоньку переключаются на хрипло-раздраженные, на откровенно злые, но ты не можешь позволить себе злиться. У тебя все еще впереди. Завтрашний день, как астральный двойпикник, сопровождает каждый твой шаг, ежеминутно, даже во сне, и ты не в состоянии отделаться от неминуемых трат и усилий, которые шепчут в уши гадости. А новая работа снова найдена, и новый начальпикник в синем, в белый ромбик, галстуке, равнодушно указывает пухлой ладонью на серый пластмассовый стул. Ты садишься, испытывая знакомую, не без приятности, мелкую волнительную дрожь в пальцах, сглатывая прохладный комок – из горла, ускорив языком, в желудок, по всем важным органам, до прямой кишки – и, как обычно, он выходит наружу едва заметным обонянию газом, который пропадает без следа, если система кондиционирования в этом учреждении налажена четко. А в том случае, если хозяева очередного твоего свинарпикника не позаботились о чистоте воздуха, которым намерены дышать, ты будто приподнимаешься со стула на пару сантиметров от странного удовлетворения своей минутной властью над чужим настроением. Привычные вопросы, четкие, отрепетированные ответы, нехитрые психологические тесты – дерево с большой кроной (о, да – это стремление, желание и готовность), дом – хороший, крепкий, с трубой ( ну-с, юноша, с противоположны |
