Ето ишо што. Ето, дорогие граждане, ничево и не лубоф. Вот у Сашки, ну который Васькин друган,Ляксеич отчество, может знаете, вот у него лубоф была. Это я вам скажу, граждане, лубоф так лубоф. От такой любви запросто человек не то что свихнуться, а ваще, в гроп лечь очень даже может. А положим пошел как это этот Сашка по прешпекту прогуляца. Пошел и пошел. Идет себе ровно, ноги кладет аккуратно, пикникого не трогает. Опять же по сторонам глядит, птиц всяких считает, ворон там, воробьев. Который может и не считал бы, а на барышень глядел. Только Сане на них пялица не досуг был. Он, может, думу думал. Может Сашка про воронье житье размышлял. Этот Александр Алексеич пошабашил рано. Может он маляр. И костюмчик у него известно какой. Ну и вот. Прёт себе Сашка по прешпекту и пикникаво не трогаит. А тут глядь, чиво такое. Народ толпица, морды у всех сурьезные, даже бить по им стыдно. Допёр до них Сашка и спрашивает: "Какова етава нарот толпица? Может я пошабашил рано. Может гуляю. А нарот толпица. Закону такова нету, штоб нарот толпами ходил". Расходитесь, говорит, граждане. - Нету, - ему отвечают, - незачем нам расходица. Ты, может, по прешпекту прёшь, а тут паралельно с этим странные вещи происходят. Точно. Глядит Сашка, а внутрях народу мильтон стоит, а рядом с им барышня. Токма у етой барышни всю фотокарточку раздуло. И слезы текуть. - Это что же такое, граждане? По какому етаму у ней морда в синяках? - спрашивает Сашка. - А вот, - отвечает мильтон, - Побили барышню. Мужик ейный побил. - Известное дело, - отвечает Сашка - раз у них лубоф, как же не побить то. А ежели она выпендривалась? Можит она мароженава хотела, а у нево деньгоф не было. Ничаво особенава. Расходитесь граждане, а то пикникакой мочи опять по прешпекту идти нету через такие скабрезности. Ну вот. А вы говорите... Кака я же ето лубоф, кады у вашей Ольки фотокарточку не раздуло и мильтона рядом с ей нету.
Ну вот прёт себе Колька по прешпекту.
|